Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 33

портупею, с седеющими висками и всепонимающим взглядом – ОТЕЦ.

Гром победного салюта на экране слился соблегчающими рыданиями зала.

Я помню, что бежала домой одна, не обращаявнимания на обстрел со стороны лужи, и всю дорогу рыдала. Оба курсантаоказались в нашей комнате, Витя схватил меня на руки и укачивал, бормоча шутки,а мама сзади, через его плечо, давала мне валерьянку и вытирала Витину шею, покоторой текли мои неостановимые слезы.

Как у многих детей этого поколения, моесердце было разбито не жизнью, а искусством – каким бы там оно ни было. Мы малочего ждали и уж точно ничего не требовали от жизни, а от искусства – всего.

Дорогой Николас, кажется, я давно Вам неписала. Год? Жизнь перед глазами менялась, мельтешила, как картинка на экранекомпьютера. Но сейчас остановилась, и в душе покой — я приняла бабушку какхроническую болезнь. Утром встаем — на «comode». Бабушка говорит: «Вотнакопила! Слышишь? И льется, и льется...» Потом кофе — так, чтобы все кругомбыло залито — мы не половинкины дочки.

Муж как-то утешал меня, что бабушка мне –не наказание, а испытание... Это для меня очень важно, потому что испытаниеможет кончиться, его можно выдержать. Испытание – это знак даже некоторойизбранности. Вот ведь! Все еще охота в избранные. Стыдно. Но зато страх прошел,страх наказания. Потому что куда я могу попасть в Конце концов? Опять втемно-синюю комнату с окном на соседскую стену. Для обозрения – серая вставнаячелюсть и обвислые лиловые ягодицы. И вечный припах – несвежего тела и свежеймочи. С другой стороны, если помечтать о награде... На днях подруга, котораямного лет наблюдает мою жизнь с бабушкой, сказала мне: «Анька, ты святая, тыпопадешь в рай!» Да? И там у ворот меня будет ждать бабушка.

Вчера в очередной раз приходила медсестраот здешнего Собеса –Медикейта. Бабушка – в панику: «Это кто?!» – «Не бойся, этодоктор, проверит твое здоровье». – «Да зачем? У меня брат-то, Шура, врач. Уж онне допустит».

Медсестра все же успешно ее осмотрела.Сердце – секунда в секунду, как Большой Бен; кишечник – с пропускнойспособностью Туннеля Линкольна. «А как у нее с давлением?» Сестра говорит: «Далучше, чем у вас». Она стояла, наклонившись над бабушкиным креслом, и вдругповернула ко мне в полутьме лицо и сказала с ухмылкой: «Seems she will lastforever».

Наталья Зарембская – родиласьв Ленинграде. Долгие годы работала в искусствоведческой секции Государствен-ногоэкскурсионного бюро. В 1992-м уехала – уже из Санкт-Петербурга – в Бостон.Интерес к искусству привел ее в Музей Изабеллы Гарднер, с которым она связанадо сих пор. Участвовала в организации выставки коллекций Петергофа вЛас-Вегасе. Переводила каталог для выставки Фаберже. Во главе компании «Let’sGo! Tours» объездила с туристами всю Новую Англию. С 2007 года живет наМанхэттене в Нью-Йорке.

Предлагаемая вниманию читателей статьяпосвящена становлению писательской репутации Владимира Набокова в СоединенныхШтатах начиная с его приезда в Нью-Йорк в 1940 году и до публикации романа«Лолита» в 1955-м. Была представлена на заседании Миллбурнского литературногоклуба в декабре 2012 года. Фрагменты цитированных критических статей и писемданы в переводе автора.

Владимир Набоков

глазами американской критики

Количество публикаций о творчествеНабокова на английском языке необъятно. Библиография Дитера Зиммера [1] приводит порядка 660 статей, вышедших только в Соединенных Штатах,плюс 16 диссертаций, защищенных в американских колледжах [2]. Эти критические хляби разверзлись, конечно, после выхода «Лолиты».

Их я не буду касаться. Ограничусь раннимирецензиями, в основном в «New York Times Book Review» [3],и кратко коснусь его переписки с критиком Эдмундом Вильсоном. Именно в этотначальный период, не отмеченный финансовым успехом, создавалась писательскаярепутация Набокова. Благодаря этим годам к моменту выхода «Лолиты» он уже парилв стратосфере интеллектуальных и философских мнений и мог не опасаться прямыхпризывов посадить автора в тюрьму как порнографа и растлителя малолетних.

В творческой жизни Набокова американскийпериод занимает центральное место, в том числе и в смысле времени. Запятнадцать лет до приезда в Нью-Йорк Набоков печатает «Машеньку», свой первыйроман. Через шестнадцать лет после отъезда он умирает в Швейцарии, в Монтрё.Легко сопоставлять важные даты в жизни Набокова и его возраст: он былпрактически ровесником века – родился в 1899 году. В Америку он приехал в1940-м, покинул ее в 1961-м. Лучшие годы прожиты им здесь.

До приезда сюда, в Европе, Набоков велжизнь типичного эмигранта. Он пробыл в Берлине 15 лет (1922 – 1937), не выучивнемецкого языка, не заведя немецких друзей. Вращался почти исключительно всреде русских эмигрантов, печатался в русскоязычных журналах Берлина и Парижа.Знание языков он применял в легчайшем из двух возможных направлений – переводилс французского и английского на русский. Это было одним из его раннихзаработков. В свои 23 года он напечатал «Николку Персика» – перевод «КолаБрюньона» Роллана, годом позже – «Аню в Стране чудес». Так что Алиска Заходераимела свою предшественницу.

В 1937 году Набоков уже в Париже.Вырванный из уютной скорлупы эмигрантского общества, он решает попытать счастьяс английским языком. Почему не с французским? Нельзя сказать, что он непредпринимал серьезных попыток пробиться на французском рынке – к этому времениво французских переводах вышли уже три его книги: «Защита Лужина», новелла