Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 47

нахмурил брови, за кинжал схватился, но вдругвбегает в мою каморку куча народу, прямо полкоманды, хватают его за руки, заноги и уносят. Оказалось потом, что владелец корабля команду перекупил и новогокапитана назначил. А моего красавца – в расход. Слышала, кричал он, ругалсясловами разными громкими, а потом поперхнулся и умолк. Жалко мне его было, мочинет. Но поплакала и успокоилась.

Немного посидела – и опять зарыдала. Думаю,что же судьба моя такая горькая – вместо записных молодцов с этим толсторожиммиловаться. Но опосля утерла слезы, конечно, чтоб лицо не уродовать, дажеволосы закрутила как-то и жду его, злыдня. А он все не идет и не идет. Это япотом узнала, что у него главное в жизни – барыш. И если он чует, что каким-тообразом в деньгах урон терпит, то сразу мужскую силу свою и теряет. А со мной,понимал он: коли попортит для свово удовольствия, то такого навара лишится... Ине мог никак. Это он мне потом рассказал, когда я у него в доме жилаприморском, вилла называется, – уже в Италии, – а из городов разных окрестныхприезжали к нему на меня покупатели. Расхваливал меня – сама заслушивалась,хоть и не понимала тогда почти ничего. И все время кричал: «Purissima!» Этозначит, что я девушка нежная и ко мне подход нужен особый, как это онговорил... куртувразный, вот. То есть, что меня надо баловать, и всевремя на особый лад. Тонкий был человек, чего говорить.

Однажды утром открываю глаза и чувствую –сегодня решится все. И знамение мне совершенное было прямо тогда ж, нарассвете. Будто вижу я трех мужчин: один молодой, красивый, другой постарше, такой мрачный, с бородой, а третий –совсем уже дедушка, но важный и властный, хорошо одет, ну прямо сельскийстароста; потянула я к ним руки – и растворились все трое в тумане морском. А вдоме забегали, заторопились – значит, кто важный едет. Я думаю: ну, и какой жеиз этих трех-то скачет по мою душу? Так и есть: идут меня одевать дараскрашивать – покупателя ждут, не иначе.

Что ж вы думаете – ошиблась, совсем другойприехал, но тоже оченно важный. Лет примерно сорока трех, в камзоле, со всехсторон расшитом, тоже все пальцы в перстнях, значит, но совсем иных – с камнямиматовыми да печатями буквенными, ярко не блестят, света не отразят, а пышутхолодною властью. Обдал он меня взглядом таким, одно слово, колдовским, что яаж захолодела, и ни звука самого малого не проронил, а лишь головой мотнулнаправо и назад – дескать, все, можно уводить. Я к себе вернулась,прислушиваюсь – обычно толстяк-то мой вовсю меня превозносил, так, бедный,разливался, что его даже с другого конца дома слышно было. Ну, и спаивал онклиентов своих тоже – не без этого. Настоящий купец. А тут – тишина. Эх, думаю,сиротская моя судьба. Всплакнула, конечно. И сама не заметила, как заснула.

Просыпаюсь рано, еще темно было, оттого,что меня за плечо трясут, но так вежливенько, осторожно. Я сразу к стенеотскочила, но не кричу – присматриваюсь, кто это. Вижу: слуга незнакомый,кланяется почти до полу и говорит, что, значит, пора, синьорина, вам впуть-дорогу. А этот-то важный стоит в дверях, уже в плаще, даже лица неразглядеть, а за ним толстячок-то мой со свечой. И вижу я по очевидности,столько он за меня много выручил, что вернулась к нему вся его мужская сила, анельзя уже, чужое добро-то. И так он бедненький мучается, прямо сбросил быштаны при всех и... Даже пожалела я его как-то. А слуга тем временем подает мнеплащ и показывает – мол, давай на выход. Вздохнула я, конечно – неизвестно еще,как оно обернется, а у барыги-то жилось совсем неплохо, хоть и скучноваточуток, – и пошла потихоньку по лестнице. Главное, думаю, в этой темноте неоступиться, а то либо кости поломаешь, либо, не дай бог,лицо оцарапаешь. Щупаю ткань плаща – хорошая такая, плотная, гладкая, похоже,недешевая. Смотрю, а у дверей-то в дом роскошная стоит карета, шесть лошадей вупряжке, на козлах кучер в ливрее с галунами – ну, думаю, это я, может, инеплохо попала.

Ехали мы дня два, и мне даже обидно было –хозяин новый на меня даже и не взглянул. Карета оказалась громадная, с дверямида перегородками, – и меня как усадили в одну из энтих комнатушек, так на всюдорогу там и бросили. Ни поговорить, ни поплакать, ни в карты перекинуться.Смотрю по сторонам – поля желтые, красные, зеленые. Красиво, но через часнадоело до жути. Наконец, поздно ночью, подъехали к постоялому двору какому-то,остановились, быстро между собой переговорили, а потом вывели меня, прямо наподножке в плащ завернули и в комнату провели. А наутро опять в путь. Уж как яскучала – страсть! Но тут, уже к вечеру, слышу – застучали копыта по мостовой,шума за окном поприбавилось, значит, в город приехали большой. Гляжу в окошко ивижу близехонько – громадина какая-тораскинулась круглая из валунов немереных, ну прямбашня какая великанская, только без верха. Думаю: неужто это моего богатеядомина? Нет, проехали, правда, совсем немного, свернули куда-то и ну в воротаизо всей силы стучать! Там долго не открывали, а потом как забегают,закудахчут – вестимо, хозяин приехал. Заехали мы во двор, только я из-затемноты ничего не разглядела. Опять плащ, опять капюшон, и какие-то двое берутменя под руки и проводят по лестницам да коридорам в комнату наверху иоставляют одну-одинешеньку. И что странно так удивило меня, прям до крайности –женщины ни одной не увидела я среди слуг господина-то моего: ни в дороге еще,ни в доме. Что ж у них, думаю, тут братство какое, что ли? И не ошиблась,выходит.

Но сначала не поняла я ничего. Отвели мнепокои – так, ничего, приятные, башню эту недоделанную из окна видно. Окошки,правда, в комнате все мал мала меньше – чтоб не выбралась, наверно. А чего мне