Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 50

кабинет, на доклад. Хозяин тут же успокоился и стал сам по галерее выхаживать.Ага, думаю, ждет кого-то. Но в тот вечер никто так и не пришел. Постепеннозатихло все, заснул народ, и я тоже. Зато утром, часа за два до полудня, явилсяважный лысый старикашка, морщинистый, что твоя обезьяна. Не видели никогда?Зверь такой иноземный, на человека дюже похож, только шерстистый да с мозольюна заднице, чтоб ему сподручнее на ветках сидеть, – он в Африках южных живет надеревьях, яблоками питается да изюмом всяким. Ну ладно, как вам объяснить-то?Вот гриб поганку знаете? И на него он тоже похож был. Да не зверь – старикашкаэтот! А хозяин, как о нем узнал, сразу выбежал на порог, кланяется почти доземли и ведет к себе в кабинет. Надолго там заперлись. Мне уж второй завтракподали, слышу, идут.

Открывается дверь – стоят они вдвоем и наменя смотрят со вниманием. Недолго это длилось: старикашка пробежал по мневзглядом и сразу хозяину что-то на ушко шепнул. А тот вдруг покраснел весь,потом побелел, тужится чего сказать – и не может. Старикашка тогда дверьзакрыл, они еще постояли немного, мой вякнул что-то, да и сам захлебнулся.Пошли обратно: старик уверенной такой походкой, отчетливой, а хозяин мой, прям,бедный, на ровном месте зашаркал, ноги подволакивать стал. Чуть спустя вижу изокна: провожает он гостя-поганку, сам подавленный такой, а тот все ему что-товтолковывает покровительственно, сверху вниз. Мне даже обидно за моего стало.

А зря. Потому что он, сразу как старикушел, опять куда-то слуг послал. И вернулись они на этот раз с тремя здоровымибабами. Как увидела я это из окошка своего, так сразу у меня все внутризахолодело. Ну, вы уж поняли. Поднялись эти бабоньки ко мне и показывают: дескать,скидавай, милая, свои кацавейки, сейчас мы тебя выведем на чистую воду. Ну,прикинула я, с тремя мне не справиться, только помнут зазря, а может, ипоцарапают. Не надобно этого. Да и что они мне теперь сделают? Разделась дорубашки нижней и легла на постель – смотрите, кому не лень. Но они, в общем,деликатно так ощупали, без грубостей. Тем боле, и так все ясно. Сразу видно:кормилица моя счастливая, без дружка не скучает, для этого бабе разбирающейсяничего особо лапать не надо, чай, она – не доктор-дуралей.

После чего спустились они от меня и,вестимо, все хозяину пересказали. А он как взвоет: «Porca Madonna!» и еще многослов добавочных, даже и не разберешь. Ну, думаю, теперь, как пить дать,прирежет, а если просто полоснет, то уж не по пальцу, а куда посерьезнее. Сталая на всякий случай к смерти готовиться. Помолилась чуток. Ну, молодец мойвспомнился – взгрустнула я о нем, конечное дело. И сразу – шаги хозяйскиестучат. Сердце мое бьется, думаю: еще не дойдет до комнаты, сама помру, так емуи надо, мерзавцу. А его все нет и нет. И шаги, слышу, то затихнут, отдалятся,то опять приблизятся… Эх, смекнула, а ведь это он думает, что ж теперь со мнойсделать?

Я давно догадалась, что ему кровь моя быланужна для чернокнижия всякого. Потому он за меня столько денег и выложил,видать. Получилось, что не страстный он никакой, а, наоборот, жуткийбарыга-скупердяй. И вот до чего додумался: пришел ко мне в комнату со слугой,чтоб я, значит, сопротивляться не думала. Подсвечник в руке держит. Я ужструсила, думаю: прижжет, аспид. А он взял меня за подбородок и туда-сюда всвете повертел, лицо со всех сторон осмотрел внимательно и шею тож, и воротникзагнул даже. Я не дергаюсь пока – мало ли что? Только тут прямо и стукнуло:ведь когда он покупал меня, тоже не рассматривал, откуда ж он знал?.. Но потомвспомнила, что в ту самую ночь спала я неважнецки, видения у меня были эти протроих мужиков-то, помните? Так, наверно, тогда вот что было: зелье мнедурманное в питье подмешали, антихристы злобные, и пока я без сознаниявалялась, проверили мою стыдливость, ноне от них похищенную.

Вот разглядывал он меня, разглядывал, апотом повернулся и ушел. Назавтра приносят мне поутру какое-то расшитое платье.Только стыдоба страшная: сверху оно оказалось совсем прозрачное, прямо неткань, а воздух сплошной. И приказывают надеть. Я, конечно, краснею, наверно,аж до самого пупка, но потом – делать нечего... Может, думаю, и не зарежуттеперь-то. Сводят вниз, в большую залу. А она вся светлая: шторы подняли, окнапомыли, с краю на скамеечке сидит хозяин, а в центре стул стоит высокий. Меняна него сажают лицом к двери. А, понимаю, смотрины будут. Продать менясобрался, негодяй, и подороже. Хоть на том спасибо... И тут я, девоньки, чутьне умираю.

Потому что входит в залу тот самый мойненаглядный ночной посетитель. Но одет очень сдержанно, бедновато даже. Меня,понятное дело, не признает, а с хозяином разговаривает почтительно. Нет, думаю,этот меня не купит. И денег у него, скорее всего, не водится, и вообще он менязадаром имеет. Но потом смекаю, что не в этом здесь дело. Он на расстоянии меняразглядывает, совсем, как хозяин давеча, а потом кланяется ему и явно с чем-тосоглашается. Тут хозяин машет мне рукой – уходи, дескать, – и пока за мнойдверь не затворилась, молчит, аспид. Так я и не поняла, сговорились они илинет?

Ближе к вечеру является слуга сам-два свислогубой дворовой девкой и отбирают платье. Ага, думаю, никак, они егочистить собираются. Значит, сговорились. И не ошиблась. Опять мне наутро этотнаряд бесстыдный приносят, заставляют надеть и сводят вниз. А там сидит мой милок, но одет по-иному, в каком-то тряпьепозорном, пачканом-перепачканом. Как только его колдун в дом пустил, непонятно,сам-то он опрятный был, ухоженный, одно слово – нелюдь. Ну и чернокнижник, конечно,в углу сидит – следить, значит, будет. И стул в центре, как вчера. Сажусь я и