Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 52

всяким, немудрено испугаться.

В общем, понемногу заскучала я. Старик-то,знамо дело, часто меня не баловал, не тот возраст. Надзор же за мной сталсильно крепче, даже на галерею теперь выпускали только вдвоем или втроем, иопять начали к ночи приходить, окна запирать, а потом даже раму приделалипоперечную, так что и не высунуться стало. Смотрю я, значит, по-прежнему набашню эту великанскую разваленную, опостылела она мне, дальше некуда, и льюслезы над тяжелой своей девичьей долей.

Но тут старик-то и удивил. Посетил менякак-то обычным колёром, погладил по подбородку на прощание ласково, чутьне по-отечески. Я его раньше чем через неделю обратно не ждала, а он назавтраявляется – и не один, а в компании, то есть с каким-то еще подобострастником.Ох, думаю, бесстыдством тут пахнет. И не ошиблась. Но совсем не в том смысле,не думайте! Все-таки в ихней Италии живут одни только умом косые али душойубогие – нет посреди них нормальных ну ни единого человечка! Вырожденцы, однослово!

Так вот, сажает старик своего прихвостняза стол, зовет меня и заставляет туда повернуться, сюда, потом командуетхозяину, и тот у меня опять-таки воротничок расстегивает, а потом и вовсеначинает кое-что сдергивать. Я от стыда чуть не умерла. В это время в каминеполено большое как развалится да полыхнет ярко, и вижу – сидит за столом тотсамый бородач блажной, вперился в меня взглядом огневым, как давеча, и молчит.Ох, думаю, быть беде! Хозяин на меня почти все обратно набрасывает, а старик набородача смотрит: мол, ничего себе!? А бородач упрямый, молчит и молчит.Старик, вестимое дело, сердится, но почему-то сдерживается. Хотя видно: здесьон главный, а бородача этого ему плюнуть, растереть и забыть. Даже как-то интересностало – а кто он, бородач-то? Небоязный – это не в каждом мужике бывает, я вамскажу.

Тут хозяин со стариком машут: уходи, мол,не нужна больше. Разобиделась я, конечно. Но делать нечего: иду к себе, втюремную светелку – лить, что называется, горькие слезы невинной жертвы. А они,видать, еще долго после этого закладывали. Доносится до меня: то песни поют, тоорут друг на друга, то вирши читают торжественные, прям как молятся. У этогобородача, кстати, приятный такой басок оказался. Ну, постепенно угомонилисьони, и так мыслю, что хорошенько перебрали. Старик-то, понятно, – уже и возрастне тот, а хозяин мой – с непривычки: вообще, он и не пил совсем, а со старикомприходилось.

Слуги в этот раз меня запирать не пришли –им через залу пройти было нужно, а там гости, причем не какие-нибудь прощелыги,а важнее важного. Оттого все и случилось. Значит, тишина в доме стоитсовершенная. А я уже почти сплю, но все-таки не сплю, потому как было у менянекое странное предчувствие. И вдруг слышу: кто-то под дверью скребется.Подождала я, дыхание затаила – нет, не почудилось. Тогда тихонько так засовотодвигаю и на себя дверь тяну, чтоб как будто это она своею силой подается. Асама – нырк в постель.

И входит, конечно, бородач распаленный,как я и думала. Рисковая башка оказался, а сразу и не увидать. У небоязных этобывает, у тех, которые не напоказ, а настоящие. Вот огляделся он по сторонам –окно-то я не прикрыла, жара стояла страшная, так что запутаться или оступитьсябыло нельзя, – и шасть ко мне. Придавил – чуть не задохнулась. Ох, и мускулистоказался – не чета моему молоденькому, тот-то в кости тонок, станом изящен, аэтот прям богатырь какой-то. И мял он меня при этом, мял, как будто что-тоощупывал. И так повернет, и эдак, и здесь шлепнет, и там потрогает. Забылась ясовсем, девки, занежилась – летаю, в общем, по небу и приземлиться никак мне неможно.

Вдруг опять стук, даже непонятно где –внутри, снаружи, и скрип какой-то. Герой мой даже в дверь не побежал, а шаркпод кровать – и затаился. Видать, думаю, не впервой ему. А сама смотрю краемглаза, что деется-то? И вижу: на полу крюк, а за крюком веревка, в окно уходит.Крюк цепляется за обеденный стол, скрипит, дрожит, веревка натягивается –значит, кто-то по ней лезет. Захолонуло тут сердце мое: не иначе как милый моймалевала тоже рисков оказался, опостылело ему картины свои рисовать постыдные,соскучился он по своей любушке.

Так и есть. Спустя самое малое мгновениевлезает он таким манером в окно, не говоря лишнего слова скидавает с себякамзол и прыгает на меня – аж постель прогнулась, я даже испугаться успела – ане придавило ли там бородача-то?

Ну вот, понимаете сами – и я, чегоскрывать, уже разгорячена немного, и любезный мой, видать, весь поистосковался,– начали мы с ним производить известный шум. И так баловались, что разбудилинашего старичка. Или просто он сам проснулся – от возраста или по малой нуждезахотелось, не знаю. Только вижу я, как сквозь дымку висячую, за плечом точенымда гладким пылкого мазилы моего опять открывается дверь... И тут уж я от страхадаже зажмурилась.

Нет бы этому дураку подхватить своюодежонку – и в окно. Пока бы старик спохватился, пока бы меня ругал, его б и недогнал никто. А может, старик никакого скандала затевать и не стал бы –позор-то какой. Но этот идиёт – юрк – и тоже под кровать. Привычка у них такаябесовская. Одно слово, бестолковые они, итальянцы, хучь и греховодники знатные,но, знамо дело, дураки.

Старик-то, однако, может, и неполносильный уже был, но ищо не слепой. Потому идет он сразу к кровати, на меняне смотрит, и начинает посохом своим под лежаком шарить. А штука эта на палке,чтобы в дверь стучать по-важнецкому, была еще на конце больно острая, долго невытерпишь. И вытаскивает старик из-под кровати... бородача. Я про него ужзабыла совсем – он, бедняжечка, там все это время лежал тихим ангелом. Небось,