Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 57

Радиация, туфта и шоколад

Слава радиации!

Челябинск-40, Челябинск-65, ПО «Маяк» –всё это имена первого в СССР комбината по производству оружейного плутония.Озерск – центральный город этого предприятия, кличка для своих – Заколючинск.Город как город: сосны, озера, кварталы четырехэтажных хрущевок, дома культурыс колоннами постройки 1950-х годов и синхронные им одно-и двухэтажные коттеджи начальства за глухими заборами. Среди них –достопримечательные коттеджи Берии и Курчатова. В нескольких километрах заграницами «Маяка» расположена Опытная научно-исследовательская станция (ОНИС).Станция была создана в связи с радиоактивным взрывом, который прогремел напредприятии в 1957 году и был назван Кыштымским.

Надо знать, что вся территория «Маяка»– это зона, в старосоветском значении слова, управляемая режимом. Попериметру зоны – длиной более 100 км – протянута семирядная колючая проволока;внешний и внутренний ее ряды – под током, между центральными рядами – песчанаядорожка, которую патрулируют пограничники с собаками. Внутри зоны заключенаПромзона с комбинатом. Вокруг нее – опять многорядный проволочный забор,пограничники и собаки, но режим здесь еще жестче. Промзона вписана в прелестныеберезово-сосновые ландшафты Южного Урала, с реликтовыми озерами безмернойпрозрачности. Среди этого очарования там и сям наталкиваешься то на ржавеющийэкскаватор, то на проросший кустарником грузовой прицеп, которые светятся.Дозиметрист напрягается, как пойнтер, и уводит в сторону от них. Или вдруг надлесной дорогой протягивается трубопровод. «Стоп! – говорит он. – Капает!» И мыидем в обход по еле заметной лесной тропе.

В июле 1993 года я сидел на второмэтаже стеклянно-бетонного здания, в большом кабинете замначальника ОНИС ПО«Маяк». В немытые окна лезло солнце, виднелся лес. На подоконниках – горшки сцветами. Несвежие стены, по стенам – несколько выцветших видовых фотографий итуалетное зеркало в деревянной раме. Большой рабочий стол, заваленный бумагами,частью пожелтелыми. Несмотря на цветы и зеркало, хозяин кабинета был среднихлет мужчина. Звали его, скажем, Иван Лукич. Аккуратно-седой, холено-выбритый, снеуловимым взглядом – типичный замдиректора по общим вопросам.

Иван Лукич располагался за рабочимстолом в деловом кресле 50-х годов: деревянное полумягкое, с полукруглойспинкой «покоем» и емким сидением – кресло, способное вместить весь габаритсерьезного начальника. Я – по другую сторону стола, в дерматиновом креслепосетителя, с плоским сидением и прямой спинкой. Кресло подо мной поскрипывало,через форточку утекал табачный дым, снаружи чирикали птицы. Хозяин кабинетарассказывал о гордом прошлом и тревожном настоящем предприятия.

Кое-что в этом рассказе бежит забвенияи просится на бумагу.

Начнем с гордости за знаменитых впрошлом работников предприятия. В мартирологе Ивана Лукича фигурировалиКурчатов, Харитон, непременный Берия и почему-то – никогда здесь не бывавшийН.В.Тимофеев-Ресовский.

Затем он несколько минут погордилсятем, что самолет-шпион У-2 с Ф.Г.Пауэрсом за штурвалом летел над Уралом не длячего иного, а ради того только, чтобы сфотографировать Челябинск-40. Приданаяракетная дивизия ПВО прозевала шпиона («пьянствовали всю дорогу, идиоты!»). Егосбила под Свердловском другая дивизия – и вскоре на нее пролился золотой дождьнаград («а наших идиотов крепко наказали»).

Другое важнейшее достопримечательноесобытие – Кыштымский взрыв. Осенью 1957 года здесь взорвалось хранилищевысокорадиоактивных отходов. «Высоко» – значит, быстрораспадающиеся горячиеизотопы, нуждающиеся в энергичном охлаждении. Как раз из-за дефектов охлажденияпроизошел перегрев и взрыв набитой радионуклидами емкости. Радиоактивное облаконакрыло землю узкой прямой кишкой до Тюмени и дальше на северо-восток. Хотя егосуммарная радиоактивность уступает Чернобыльской раз в десять – двадцать, нолегло оно концентрированно и потому принесло не меньше вреда.

Об этой истории многое уже широкоизвестно, но не все. Например, нет сведений о людях концлагеря, которыйнаходился почти рядом с несчастным хранилищем и первым попал в радиоактивноеоблако. Последнее, что мы о них знаем, – что они были эвакуированы уже надругой день после взрыва.

– Интересно, что стало с зэками и ВОХРой?– спрашивал я Ивана Лукича. – Сотни, а то и тысячи синхронных случаев остройлучевой болезни. Какой захватывающий материал!

Иван Лукич отвечал в том духе, что,мол, да, материал был бы интересный, но лично он не в курсе, так как лабораториясоздана после этого события, когда все острые случаи были уже купированы, и наповестке дня стояли отдаленные последствия события. Лично он значительно позжеизучал другие острые случаи и в рамках других тематических исследований.

Что это за «тематические исследованияострых случаев» – об этом ниже. Сначала объясню, как я оказался в ролиинтервьюера Ивана Лукича.

В то время я трудился в академическоминституте ИГЕМ. За этими четырьмя буквами скрыто длинное полное имя, не вполнеотражающее тематику, как за коротким именем султана Брунея прячутся егонастоящие 35 имен. До начала 1990-х ИГЕМ служил легальной оболочкой скрытого отпублики подразделения, предметом которогобыли урановые месторождения. Я (при моей анкете) был зван туда сугубо по причинеступора, в который впали органы подмладо-горбачевскими ветрами.

Должен признаться, в ИГЕМе я пережилсчастливый период моей научной жизни, когда энтузиазм коллег из пятиинститутов, плюс советская бесхозяйственность, плюс неограниченные возможности