Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 66

время охват территории памяти во сне гораздо более широкий, поскольку суетадневных впечатлений не отвлекает сознания, вся огромная область«памятехранилища» открывается для него, так сказать, в режиме прямого доступа.Иногда сознание одновременно ухватывает несколько «подходящих» образов,вызываемых одним и тем же внешним раздражителем. Этим, по Бергсону, иобъясняются метаморфозы, наблюдаемые во время сна, когда образ одного предметаперетекает в образ другого (или, как часто случается, оба образа одновременнопредставляют один и тот же предмет). В формировании сновидений Бергсонподчеркивает ключевую роль памяти, образы которой бесплотной толпойустремляются ввысь из недр ее хранилища для того, чтобы соединиться свызвавшими ее внешними стимулами. Для Бергсона важно также, что все элементысознания, включая способность к логическому контролю, продолжают свою работу и в сновидении, только в крайне ослабленной форме, –разница тут по интенсивности, а не по природе. Он тонко замечает, что абсурд вснах происходит не от того, что спящий рассуждает меньше, чем бодрствующий, а,наоборот, – в известном смысле, во сне человек рассуждает слишком много,пытаясь логически объяснить весь этот довольно случайный набор извлекаемыхпамятью образов, что еще больше его запутывает: тщетные попытки объяснитьпроизвол сновидения, объединяясь с самим этим произволом, и придают снамсвойственный им неповторимый аромат абсурда.

Набоков в своих устных высказываниях о снах утверждал, что сны – этопросто остатки дневных впечатлений, сюжеты, часто переходящие из одного сна вдругой, мелькающие в бессмысленном калейдоскопе картинки, «безотчетныемашинальные образы, совершенно не допускающие ни фрейдистского осмысления, ниобъяснения, <...> которые обычно видишь на изнанке век, закрывая усталыеглаза» [7, с. 138]. Возможно, Набоков и не согласился бы с ключевой дляБергсона идеей о проникновении в сновидения образов, доставляемых из хранилищапамяти, хотя бы из опасения того, что в этом признании роли бессознательного(или полусознательного) есть какая-то зацепка для фрейдистских утверждений овозможности анализировать сны для выявления подавленных инстинктов и комплексов(Бергсон, кстати, считал, что его понимание сновидений и роли бессознательногов их формировании согласуется с представлениями Фрейда и методами психоанализа,на который он возлагал большие надежды). В романе «Ада» (1969) Набоков заставилсвоего героя Ван Вина прочитать воображаемым студентам небольшую лекцию основидениях, содержащую своего рода классификацию собственных сновидений инекоторые общие суждения на этот предмет – видимо, совпадающие с мнением самогоавтора и вроде бы различающиеся с концепцией Бергсона. Герой Набокова, как исам Набоков, относится к снам с некоторой усталой иронией, даже с издевкой,соотнося их в первую очередь с недавними впечатлениями и мыслями сновидца,тогда как Бергсон видит в сновидениях скорее образы прошлого, иногда оченьдалекого прошлого. Вот характерная выдержка из лекции Ван Вина: «Во всех безисключения снах сказываются переживания и впечатления настоящего, как равно идетские воспоминания; во всех отзываются – образами или ощущениями – сквозняки,освещение, обильная пища или серьезное внутреннее расстройство. Возможно, вкачестве самой типичной особенности практически всех сновидений, пустых илизловещих, – и это несмотря на наличие неразрывного или латаного, но сноснологичного (в определенных границах) мышления и сознавания (зачастую абсурдного)лежащих за пределами снов событий, – моим студентам стоит принять прискорбноеослабление умственных способностей сновидца, которого, в сущности, не ужасаетвстреча с давно покойным знакомым».

Бергсон же относится к сновидениям с большей «серьезностью» –если уместно так выразиться, с трепетом и интересом ученого, – считая, что вних сокрыта некая тайна, исследование которой, может быть, позволит многое открыть в механизмепамяти и сознания, поскольку, согласно общей концепции Бергсона, более«нормальным», или элементарным, является состояние сновидения, а не бодрствования:«Восприятие и память, которые мы находим в сновидении, в известном смысле болеенатуральны, чем они бывают во время бодрствования: сознание забавляется тамвосприятием для восприятия, воспоминанием для воспоминания, нисколько незаботясь о жизни, я хочу сказать, о выполнении действия. Бодрствовать же –значит исключать, выбирать, постоянно сосредоточивать целокупность рассеяннойжизни сновидения на едином пункте – именно там, где ставится практическаяпроблема. Бодрствовать – значит хотеть. Перестаньте желать, оторвитесь отжизни, потеряйте интерес: этим самым вы перейдете от бодрствующего «я» к «я»сновидений <...> Механизм бодрствования является, следовательно, болеесложным, более утонченным и также более положительным из двух, и бодрствованиегораздо более, чем сновидение, требует объяснения» [5, с. 1024].

Но подобная же незаинтересованность в решении практических проблемотличает и творческое сознание, сознание художника, который воспринимает радитого, чтобы воспринимать, а не для того, чтобы действовать. Вот, например,выдержка из лекции Бергсона «Восприятие изменчивости» (1911):

«Наше прошлое <…> сохраняется с необходимостью, автоматически. Оноживет целиком. Но наш практический интерес требует его устранения или, покрайней мере, того, чтобы допускать из него только то, что может осветить илидополнить, с большей или меньшей пользой, настоящее положение. Мозг служит