Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 68

Не вызывает также сомнения, что и в основе набоковской концепции временилежит опять же очень сходная с бергсоновской идея преодоления механическоголинейного времени посредством эпифанических и иррациональных по своей природеактов творчества, в которых главную роль играют память и воображение плюсбожественное вдохновение как какой-то толчок извне. Время при этом как бысворачивается в спираль, а всевидящий глаз художника, занимающий выгодноеположение в центре этой спирали, разрезает ее в любом направлении, пренебрегаямеханическим временем и пространством и, накладывая произвольные срезы временидруг на друга, как узоры на сложенном ковре (одна из любимых метафор Набокова,см. рис. 1), воскрешает прошлое, растворяясь в вечности и упраздняя тем самым ивремя (Бергсон, правда, сказал бы не «упраздняя время», а «погружаясь вистинное, то есть беспрерывное время»), и страх небытия, извечно преследующийчеловека неодухотворенного, который слепо передвигается по механическомуэскалатору линейного времени от рождения к смерти.

Рис. 1. Спираль времени Набокова.«Признаюсь, я не верю в мимолетность времени <...>. Этот волшебный коверя научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой» («Другиеберега»)

Сны, быть может, –всего лишь жалкая пародия такого творчества, но и они в руках мастера могутбыть использованы для достижения некоторых эффектов. Каких именно, постараюсьпоказать в следующем разделе.

Логика сновидения у Набокова

И все же чемобъяснить необыкновенное присутствие снов в творчестве Набокова? Ведь сныНабоков включает практически во все свои произведения – и стихи, ипрозу. Безусловно, не только его несколько брезгливым интересом к неполноценным формам сознания. Представляется важным то, что длявыполнения своей сверхзадачи, заключающейся, как было уже сказано, вупразднении косного, механического времени и пространства посредствомтворческой работы памяти и воображения, Набоков широко использует в своейтворческой лаборатории метафоры, мимикрию, всевозможные подмены, метаморфозы иаберрации, разнообразные игры с памятью – наложение образов, вызываемыхпамятью, на образы настоящего, ложную память, память, упреждающую будущее, – ипоскольку все эти элементы безусловно присутствуют в наших снах и кошмарах,хотя, быть может, и в уродливо–пародийной форме, постольку они, видимо, ипривлекают Набокова как своеобразный строительный материал. В известномсмысле в наших реальных снах последовательное, механическое время ипространство также упраздняются. В отношении указанного Борхесом различия междуснами реальными и выдуманными заметим, что, разумеется, все или большинствоснов у Набокова – выдуманные. И вот Набоков, используя элементы абсурда из сновиденийи контролируя их в совершенстве, складывает их в причудливые комбинации иизвлекает из них точно выверенные эффекты, подобнотому как составитель шахматной задачи добивается нужной ему позиции на доскепутем пересмотра тысячи, казалось бы случайных, перестановок и комбинаций.Набоков использует абсурд сновидений для воплощения своих метаморфоз, скользя«подземными» ходами, проложенными сновидениями, как будто пользуясь заранеевыстроенной транспортной системой, услужливо доставляющей его в любую точкуземного шара (разумеется, с гарантией благополучного возвращения вмомент пробуждения) и позволяющей ему то оказаться в расстрельном овраге скустом черемухи («Бывают ночи: только лягу, / в Россию поплывет кровать; / ивот ведут меня к оврагу, / ведут к оврагу убивать»), то вдруг выйти измузея в каком-то вымышленном городе Монтизер прямо в советский Ленинград, чутьли не к подъезду своего бывшего фамильного особняка (рассказ «Посещениемузея»).

При этом,переплавляя сны в своей творческой лаборатории и заставляя их служить своейэстетической задаче, Набоков (этот прием является частью его эстетики) способендонести до читателя неповрежденной осыпавшуюся бы, подобно крыльям бабочки, вболее грубых руках, призрачную ткань сновидения: и вот это ощущение смутнойнереальности происходящего, когда чувствуешь какую-то странность, но основныенарушения логики, подмены и искажения остаются незамеченными сновидцем ипрочими «участниками» сновидения; и это ускользающее ощущение того, что сейчас,вот-вот, что-то поймешь, и вдруг незаметно теряешь нить: «Я заметил, что думаювовсе не о том, о чем мнe казалось, что думаю, – попытался поймать своесознание врасплох, но запутался» – мерещится Герману («Отчаяние»).

Набоков с успехомиспользует сны – выдуманные им или созданные на основе реальных (у негонеобычайная способность помнить сны – вероятно, он их с детства привык записывать, что несколько подтачивает достоверностьсвидетельства о его отношении к снам как к «операциям с полной анестезией») – для передачи ощущений, возникающихв момент засыпания, пробуждения, во время сна, ночного кошмара или бреда наяву.Для затравки предлагаю (с небольшими купюрами) начало сна героя «Дара» ФедораГодунова-Чердынцева. Поскольку герой – поэт, то и во сне его мелькают разныепоэтические образы, отзвуки и «отбросы» дневной работы его сознания, ум его продолжает случайно комбинироватьслова, и в этом, казалось бы случайном, отборе таится возможность прозрения.Так во сне, по известной гипотезе Анри Пуанкаре, ум математика, освобожденный отдисциплины рассудка, может случайно набрести на гениальную комбинацию, которуюон тщетно пытался обнаружить днем, в процессе сознательного отбора. Здесь,