Страницы Миллбурнского клуба, 3 - Страница 75

к сознанию творящего автора, Набоков достигает некоторой особой точки, черезкоторую сознание героя выходит за пределы произведения, так сказать на свободу,и сливается с сознанием создавшего его автора. Таким образом, круг замыкается,и герой превращается в Автора. В то же время сознание Автора отображаетсявнутрь творимого им мира, он как бы проникает внутрь произведения и вмешиваетсяв мир своих героев. Подобный этому эффект наблюдается на знаменитых рисункахЭшера, у которого существа, населяющие внутренний план картины, переходят вовнешний план, и наоборот. В известном смысле М.К.Эшер (1898 – 1972) был гениальнымиллюстратором произведений своих ровесников-собратьев, В.В.Набокова (1899 – 1977) и Х.Л.Борхеса(1899 – 1986),с которыми он не был знаком и книг которых, видимо, никогда не читал. УНабокова это отображение внутрь книги запредельного тексту внешнего мирасоздает мощный эффект захвата и привнесения в мир читателя частичкибожественного и формирует у него иллюзию потустороннего.

Повторюсь, что механизмы и нежная материя сновидения используютсяНабоковым как подручное средство и материал для создания внешнего и внутреннегопланов бытия, и отображение одного плана на другой создает требуемый эффект,снимая тем самым необходимость непосредственной демонстрации потустороннего,что привело бы к его опредмечиванию и опошлению. Например, в рассказе «Terra Incognita»указанная «троичность» создается посредством следующей цепочки: «наличноебытие» (герой, возможно в предсмертном бреду, засыпающий в своем номере вгостинице) ® «подлинное бытие» (герой в нарисованной егосновидением стране) ® «небытие» (пошлаядействительность, просвечивающая сквозь бред героя внутри основногосновидения).

Рассмотрим в этом ключе роман «Приглашение на казнь» (1938). В нем, какмы увидим, Набоков добивается сходного эффекта, комбинируя элементы указаннойпоследовательности в несколько ином порядке: «наличное бытие» ® «небытие» (сон героя) ® «подлинное бытие» (творческий сон героя внутриосновного сна). В результате пробуждение героя в конце триады означает еготворческое воскресение и возвращение к подлинной реальности бытия. (См. сходныйсравнительный анализ этих двух произведений у Дж. Конноли [23]).

Тема сна и пробуждения «творца» в романе«Приглашение на казнь»

Тема поддельнойреальности является основной в одном из самых сложных сочинений Набокова,«Приглашении на казнь». Как высказался в свое время по поводу этого романаизвестный русский критик и культуролог Петр Бицилли, темы «жизнь есть сон» и«человек-узник» в литературе известны, но «ни у кого эти темы не былиединственными и не разрабатывались с таким совершенством и последовательностью»[12]. Действительно, романэтот необычен. Речь в нем идет о несчастном узнике Цинциннате, которого осудилина смерть непонятно за что («за какую-то гносеологическую гнусность», сообщаетавтор), заключили в крепость и собираются вот-вот казнить. Цинциннат как быявился в этот фантастический мир абсурда и произвола из подлинного мира, оннепрозрачен, хоть и привык тщательно это скрывать, принужденный существовать вобществе «прозрачных», каковыми являются его тюремщики, адвокат, жена, еесемья, любовники и прочие обитатели романа, принадлежащие пошлому материальномумиру механических изделий. Удивительной находкой Набокова тут является некаяинверсия литературного штампа: тогда как романтический автор XIX векаиспользовал бы барочно-сказочную атмосферу сновидения для противопоставления ейпошлости обыденного мира (что было использовано самим Набоковым в ранееупомянутом рассказе «Terra Incognita»), Набоков, наоборот, вскрывает«неподлинность» и кукольность обыденного мира («рану в бытии», по выражениюизвестного философа Мераба Мамардашвили), «моделируя» его как сон, что, как ужебыло сказано, для Набокова есть бездарная пьеса. Действующие лица романанапоминают то марионеток, то дурных актеров, забывающих свои роли и заглядывающихв шпаргалки по мере необходимости («Пропустил насчет гимнастики, – зашепталм-сье Пьер, просматривая свою бумажку, – экая досада!»).

В то же времяНабоков использует атмосферу сна не только для демонстрации пошлогоабсурда, но и для передачи какого-то намека на высшую реальность, котораянет-нет да и мелькнет «где-то за щекочущей путаницей и нелепицей видений»(«Другиеберега»).

Интереснопроанализировать отношения Автор – Рассказчик – Герой – Читатель в этом романе.Текст написан в основном с точки зрения повествователя, ведущего рассказ оттретьего лица, хотя иногда личность рассказчика как бы переливается в главногогероя, Цинцинната, и смешивается с ним. Самое необычное в романе Набокова – этото, что и Цинциннат, и другие, более расплывчатые участники этой драмы, и сам повествователь, погружены в кошмар, который занимает целиком всепроизведение. Рассказчик как бы видит все с точки зрения дремлющего сознаниянекоего иного субъекта (скажем, подлинного Цинцинната), находящегосяза пределами произведения, и повествует о том, что способно охватить окодремлющего, включая всевозможные несообразности и метаморфозы – как, скажем,замену одного персонажа другим чуть ли не в пределах одного предложения – ипрочие элементы абсурда, подумать о нелепости которых ему недосуг; потом,проснувшись, он, может быть, вспомнит об этом, но все действие романа протекаеткак бы в процессе сна, до момента пробуждения.Рассказчик неразрывно связан с Цинциннатом – это видно из того, что они иногдакак бы сливаются, речь Цинцинната переливается в речь рассказчика. С другой